28.02.2013 в 23:11
Пишет WTF Kiev: Киев - спецквест - часть 3 (миди)Название: Князь Кий Автор: WTF Kiev Бета: WTF Kiev Размер: миди (6120 слов) Пейринг/Персонажи: Кий, Щек, Хорив, Лыбедь, оригинальные персонажи Рейтинг: PG-13 Категория: гет Жанр: фэнтази, экшн Краткое содержание: согласно одной из легенд, будущий князь Кий был перевозчиком на Днепре. Этот сюжет и решил обыграть режиссер, которому понадобилось снять фильм об основании Киева. Примечание: исторические реалии не соблюдены - ну так когда ж они в блокбастерах соблюдались? Задание: Героев пригласили в качестве консультантов на съемки блокбастера про них самих (как такое могло произойти и почему - на усмотрение команды). Но в процессе съемок выясняется, что жанр конечного продукта после их консультаций не имеет ничего общего с тем, который предполагался изначально. К примеру, приглашали для детектива - сняли а-ля "Властелин колец". Для голосования: #. WTF Kiev Иллюстрация Кий, молодой широкоплечий перевозчик, поиграл мускулами, засучивая рукава грубой нательной рубахи, поплевал на ладони и взялся за шест. Пассажиры опасливо сгрудились на середине плота, с сомнением глядя на плещущий вокруг Днепр. Переправа длинная, а отсюда ярко-голубая гладь и вовсе кажется бесконечной. Кий глянул насмешливо и с силой уперся в шест, отталкивая плот от берега. — И почему плот? — брезгливо вопросил продюсер, когда режиссер поставил проектор на паузу и оглянулся в ожидании вердикта. — Разве нельзя было ладью или хотя бы лодку... нет, как его там, челн? Если проблема в бюджете... Идеально выровненные широкие брови поднялись вверх, и продюсер улыбнулся, напомнив всем присутствующим сытую акулу. — Проблема в исторической достоверности, — раздался робкий голос сценариста. Брови взлетели выше. — Ладье там некуда парковаться, — перевел режиссер, — а в челн вся орава не поместится. Продюсер задумался, покручивая золотую печатку на безымянном пальце. Судя по густому сверканию бриллиантов, ловящих отсвет лампы с потолка, стоила она никак не меньше месячной режиссерской зарплаты. — А без этой кодлы никак? — Не положено княжне без кодлы, — авторитетно сказал помощник режиссера, пристроивший в массовку большую компанию друзей. Белый головной платок почти не давал защиты от палящего солнца, и Лыбедь украдкой тронула голову ладонью — не напекло ли? Заодно, не удержавшись, потрогала жемчужины нового убора. Посмотреться бы хоть в воду, да верные слуги окружили плотным кольцом — не двинешься. А тени от них нет, только потом несет, как из конюшни — по такой жаре, да в богатых одеждах! — Вздохнуть дайте! Повинуясь требовательному голосу, сопровождающие расступились, но теперь вид на реку загораживала массивная фигура перевозчика. Почувствовав на себе чужой взгляд, тот обернулся, прищурившись, и нагло посмотрел Лыбеди прямо в глаза. Девица, вопреки обычаю, взгляда не опустила, улыбнулась как бы рассеянно. Унизанные тяжелыми перстнями пальцы поглаживали толстую косу. Когда плот пристал к болотистому берегу, Кий стянул через голову рубаху и бросил в грязь, дабы девица не замочила подбитых горностаевым мехом сапожек. Капельки пота заблестели на загорелой коже, заиграли под солнцем бугристые мускулы. Чуть усмехнулась на это Лыбедь, когда, опустив глаза долу, шагнула на мгновенно пропитавшуюся бурой жижей рубаху, поддерживаемая под руки сопровождающими. Кий долго смотрел ей вслед, сжимая в ладони полученные от пассажиров мелкие монеты, и лишь с третьего раза отозвался на оклик заплывшего жиром купца, чьи работники стаскивали с телеги кули с горохом. — И слова друг другу не сказали, — разочаровано заметил продюсер, когда по экрану с застывшими работниками и кулями поползли титры, знаменующие начало фильма. Сценарист, и так немало погрешивший против исторической достоверности, только развел руками. — Всё еще впереди, — утешил режиссер. — Наговорятся. Свежевлюбленному герою не пришлось выяснять, куда направилась пленившая его девица. Пока грузили мешки, купец, глядя, как перевозчик, зайдя по колено в реку, полощет черную от грязи рубаху в искристой воде, решил поговорить. — Жарко ноне... Отож мне навстречу советник старосты нашего попался — в мехах, ажно пот в три ручья льет. И он, поганец, пот-то вытирает, глаза, мол, застил, а меня и не видит будто. Еще б видел, когда зимой два мешка гороха взаймы взял, а платы не видать по сию пору. Да в свиту к дочке княжеской затесался — грозен, не подойти! До самой Лебедушки и то легче, чем до ее холопов. — А? — Кий выпрямился, отирая мокрой рукой пот со лба. — Какой Лебедушки? — А ты не видел что ль? Вроде с реки шли. Лыбедь, дочь князя нашего, да свита ее во главе с той вражиной, что за горох мой не заплатил. — Лыбедь, значит... Кий улыбнулся и больше уже не слушал болтовню купца, а только представлял унизанные перстнями тонкие пальцы, широкую косу и глаза — чуть раскосые, оленьи. Образ Лыбеди плыл над Днепром: силуэтом девичьим тянулись облака в ярком небе, косой змеился в мутной воде шест, когда Кий отталкивался им от болотистого берега. Зыбкое марево струилось над пыльной, уходящей в лес дорогой, по которой уезжала телега с купцом и его кулями, и в этом мареве Кию тоже чудилась Она. — Вот вы, решив жениться на княжне, какой путь бы выбрали? — обратился режиссер к продюсеру. — Он сам князь, — отозвалась подруга продюсера, глядя на своего благодетеля с обожанием. Тот усмехнулся, снова напомнив сытую акулу. — Я свой путь уже прошел. В лихие 90е продюсер крышевал палатки на Майдане, контрабандой таскал компьютеры из Польши, потом подался в табачный бизнес. Сейчас же его фирма открывала в Киеве сеть бистро с национальной кухней. Сеть называлась «Князь Кий», ради нее и затеяли съемку фильма. Отбор в посадскую дружину был строгий. — Кормить нахлебника — так хорошего, — пояснил сотник, ощупывая мускулы Кия. Тот морщился, но терпел. — С копьем обращаться умеешь? — Кто ж мне дал бы копье, — усмехнулся Кий, обнажая белоснежные зубы. — Вот оглоблей могу. Зубы тоже подверглись тщательному осмотру. — Оглоблей, говоришь? Ну давай, проверим. По зову сотника из длинной приземистой казармы, вышел дядька в портках и простой рубахе, обтягивающей немаленький живот. Дядька ковырял грязным пальцем во рту, отчего на русой окладистой бороде оставались капельки слюны и мелкие хлебные катышки. Кию выдали оглоблю, дядька взял стоявшее у стены копье, и противники медленно закружились по утоптанному двору. Кий взмахнул оглоблей, со свистом рассекая воздух, и покосился на окна княжеского терема — не мелькнет ли в окне белый платок? И в тот же момент пропустил удар: дядька успел развернуть копье и достал тупым концом Кию под ребра. Сзади коротко хохотнул сотник. Кий отскочил, замахнулся — и они снова закружились по двору. Припекало летнее солнце, рубахи у обоих быстро намокли под мышками, да и к спине начали прилипать, стесняя движения. И Кий решился: бросился вперед, размахивая оглоблей быстро, как только мог, стремясь не столько достать противника, сколько выбить у него копье. И только успел увидеть, как свистнуло у виска древко. Потная дядькина рожа расплылась и исчезла... На экране воцарилась темнота. — Что ж такой здоровый — и победить не мог? — огненная брюнетка презрительно сощурила глаза с неестественно длинными ресницами. — Не всегда решает сила. Продюсер ревниво следил за подругой. Сам он предлагал, чтоб Кий был худосочным, вроде Арагорна или Леголаса, ссылаясь как на популярность трилогии Джексона, так и на памятник Основателям, который водрузили у моста Патона еще при Союзе. Режиссер же, тайный поклонник старых голливудских боевиков, настоял, чтобы Кий красиво играл мускулами. Это привлечет, сказал он, женскую часть аудитории. Женская часть в лице подруги обросшего пивным животиком продюсера очевидно привлекалась, но радости с того было мало. — Побитые герои пробуждают в домохозяйках материнский инстинкт, — заметил сценарист. Он удачно изобразил дядьку-дружинника похожим на продюсера, только бороду пририсовал. Кий очнулся в темном помещении, пропахшем людским потом и портянками, одна из которых сушилась на расстоянии вытянутой руки. Голову ему перевязали, кажется, такой же портянкой, не исключено, что снятой с той же веревки. Зато влажная ткань приятно холодила лоб, и Кий улыбнулся, с благодарностью думая о неизвестном лекаре. — Оклемался, боец? — давешний дядька рыгнул и вытер рукавом жирные губы. Перед ним на необструганном табурете стояла тарелка с единственным куском кровяной колбасы. Кий сглотнул слюну, но колбаса уже исчезала во рту дружинника. — Живой, вроде. Правда, сесть не удалось, Кий со стоном откинулся обратно на соломенную подушку, обеими руками держась за голову. — Ничего, ты здоровый, к вечеру пройдет. А с завтрева будешь учиться. — Так меня взяли?! Дружинник кивнул, облизывая блестящие от жира пальцы. Учить взялся тот же дядька. День за днем он гонял Кия в хвост и в гриву, уча нехитрой премудрости обращения с копьем и луком. Меча у новоявленного дружинника не предвиделось — вырученных за плот и место грошей едва хватило на новую рубаху, лапти, да деревянный шлем: чтоб не слишком уж прилетало от сурового учителя. День за днем: пыль столбом, два тупых копья да солнце жаром сверху поливает. А за водой, наломавшись за день, приходилось идти самому. И на рынок еще успеть, за крупой и рыбой. Мясо дружинники видели далеко не каждый день. Скудных средств, выделяемых князем, хватало разве что на кашу, рыбу - и ту приходилось самим ловить в Днепре. Те, кто посмекалистей, нанимались сопровождать купцов до соседнего города или сторожили по ночам склады, а днем отсыпались в прохладной казарме. Кию же было некогда: он тренировался до седьмого пота. — Эта часть мне кажется несколько затянутой, — капризно сказал продюсер, потягивая из банки холодное пиво, принесенное услужливым сценаристом. Режиссер с завистью покосился на стекающие по зеленой жести капельки. За время просмотра он будто сам наглотался пыли вместе с Кием и теперь мечтал о стакане воды. Не из Днепра, конечно, времена не те, но хотя бы из большой бутыли, стоящей у самой двери студии. Сполоснуть в соседней раковине общественный граненый стакан, и в предвкушении смотреть, как с фырчанием и бульканьем наполняет его чистая, холодная вода, и как стекло запотевает, покрываясь такими же мелкими капельками, как на этой чертовой банке... Вода в бутыли всегда была теплой, за исключением случаев, когда в студии отключали отопление, но это не мешало режиссеру мечтать. — Эта часть раскрывает характер героя, его упорство в достижении намеченной цели. Продюсер, вспомнив собственную рекетирскую молодость, только хмыкнул в ответ. — У тебя рубаха свежая есть? — спросил Кия сотник, застав его за чисткой общественного котла. Наказание молодому дружиннику определили за драку на рынке, где тот дал в ухо нечестному купцу. — Есть. Обрадовавшись возможности оторваться от грязной работы, Кий вытер пот со лба и поднял взгляд на сотника. — Слышал, небось, князь наш на свадьбу собрался? Ну, тот, из Чернолесья, что четверых жен уморил, теперь пятую девку берет. Говорят, к Лыбеди нашей сватался, да отказала она старику. Но на свадьбу с батькой поедет, а нам охранять велено. Надевай лучшую рубаху, а сапоги я выдам. И доспехи какие-никакие. Кожаные доспехи не сходились под мышками, пришлось шорнику надставлять ремни. Под них Кий выпросил еще по куску дубленой кожи, пообещав отдать с жалования. Вышло не слишком красиво, но добротно. Кий поддел вниз новую рубаху, недавно купленную на базаре, и перед внутренним взором его снова предстала Лыбедь. Видел он ее в окне с вышиванием или во сне пригрезилось... Но мечталось Кию, что когда-нибудь наденет он праздничную, богато расшитую рубаху и похвалится первому встречному: невеста, мол, вышивала. Но пока Лыбедь проследовала к изукрашенной повозке, даже не взглянув на «жениха». Дружинники провожали девицу влюбленными взглядами — Кий был отнюдь не единственным. Выехали, едва спала полуденная жара. Кию, как младшему, досталось место в самом хвосте каравана, где он и шел, ревниво поглядывая по сторонам. Эх, попадись ему сейчас какая нечисть, места б мокрого не осталось! Может, и заслужил бы за то благосклонный взгляд из-за занавески, расшитой особым, волховским крестом от сглазу... Но только птицы кричали в высокой траве, да резвились зайцы. Парочку подстрелили — на ужин. — Мы старались приблизиться к правде жизни, — извинительно сказал режиссер. — Но в титрах обязательно напишем, что ни одно животное не пострадало. О том, что друг помрежа из массовки стрелой чуть не выбил «Кию» глаз, предпочли не упоминать вовсе. Ночевать остановились в роще, где опытный сотник тут же отыскал родник. Загомонили, раскидывая шатры для знати, разгружая телеги. Бабы взялись сооружать нехитрый походный ужин для всех, и только Лыбеди подали взятых из дому пряников. Кий отирался вокруг старостиного шатра в надежде увидеть возлюбленную, пока сотник не отправил его стеречь телеги. Тем временем стемнело. Небо занялось на западе, раскрасив длинные облака в желтый, потом в алый цвет, и тихо догорело в вечерней тишине. Кий полной грудью вдыхал свежий лесной воздух, любуясь вначале закатом, а потом высыпавшими на черном небе звездами. Потрескивали, догорая, костры, возились и хихикали под телегами бабы. Потом они затихли, и стало слышно, как орут в дальнем болоте жабы. Кий с силой хлопнул себя по щеке — одолевали комары. Скучно ночью в дозоре. Стоишь один да пялишься в темноту. А там ничего, только изредка прошуршит в ветвях ночная птица да сова заухает пронзительно, громко. Кий честно стоял, иногда прохаживался, потирая кулаком слипающиеся глаза. И мечтать сил не осталось, хотелось снять непривычные сапоги (хорошо еще, что те оказались разношенными и пяток не натирали!) и завалиться спать прямо на истоптанную траву, от которой исходил пряный, навязчивый запах зелени. Под конец он почти уснул, опершись на копье, и тут раздался отчаянный крик: — Вовкулаки! Продюсер брезгливо поморщился. — Вас, кажется, просили не перебарщивать с псевдоисторическим натурализмом. Оборотни — это избито. Сценарист развел руками. — Мы консультировались со специалистами по древнерусской... простите, украинской нечисти. К сожалению, аналога орков не нашлось. — Так придумали бы! Чертей каких-нибудь. — Не было тогда чертей, — вздохнул режиссер, по-прежнему мечтая напиться — родник вышел очень натурально, несмотря на не слишком качественную пленку. — До Крещения Руси еще веков шесть, по самым скромным прикидкам. Но нечисть будет разнообразная, не беспокойтесь. Кий вздрогнул, едва не упав, заозирался. Между деревьев, пока еще не слишком близко, зажигались зеленые огоньки. — Вовкулаки! Вовкулаки! — заполошный крик катился по лагерю. Выскакивали из-под телег бабы в измятых рубахах, бестолково сновали работники с факелами. — Все в центр! Больше огня! Телеги сдвинуть! Громовой голос сотника перекрывал грохот и крики, сопровождавшие суету, и Кий, торопливо сделав в сторону зеленых огоньков охранный знак, начал вытаскивать из-под колес телеги тормозные камни. И тут страшный рык, похожий и не похожий на волчий, пронесся над поляной, заставив баб истошно завизжать. Подхватив копье, Кий бросился назад, к сгрудившимся людям, и тут началось. Огромные, с лошадь, волки выскочили из леса черной лавиной. Кий видел, как упал человек в меховой накидке, прикрывая руками разодранное горло. Дружинники с лязгом достали мечи — но к ним вовкулаки не приближались, а метались среди перепуганного человеческого стада. Высокий, на последней ноте, визг оборвался, послышалось утробное звериное урчание. Копье застряло в толстой шкуре вовкулака, и Кий, выхватив нож, бросился к шатру князя. И успел увидеть, как высокая фигура тащит на плече широкий сверток, похожий на ковер. Князь лежал на полу шатра лицом вниз. Кий потянулся было к нему, но увидел бегущий навстречу ручеек крови. Староста был мертв, сундуки выпотрошены, будто и впрямь в шатре бесновался зверь. Кий застыл на мгновение, соображая, и выскочил обратно. Ковер дорогой работы, засыпанный объедками и клочьями одежды, остался в шатре, а вот прекрасной Лыбеди не было видно нигде. Кий, выхватив у кого-то факел, бросился в погоню. — Ночью, в незнакомом лесу. Вынюхал он ее, что ли? Режиссер только развел руками, левым глазом кося на сценариста. — А вы Арагорна вспомните во втором фильме, — нашелся тот. — Как он хоббитов выслеживал — бегом аж бежал. Ну и здесь... Воспоминание о любимом фильме успокоило продюсера, и он разрешил вернуться к просмотру. Факел Кий вскоре затушил и несколько минут стоял, ожидая, пока глаза привыкнут к неяркому звездному свету. Шум драки остался за спиной, вдалеке вновь послышалось насмешливое уханье совы. Он шел и шел, отводя лезущие в глаза ветки, и скоро обнаружил под ногами звериную тропу. Тропа вела туда же, куда звали его нюх и любящее сердце. Давно миновала полночь, когда тропа вывела к реке. Маленькой, не чета Днепру, и быстрой. Отражение луны купалось в крутой стремнине, искрились, отражаясь, звезды. Тут-то Кий и обнаружил главную улику: след от сапога глубоко отпечатался в береговой глине, указывая путь к броду. Ледяная вода так и норовила сшибить с ног, один сапог едва не остался в иле, лишь в последний момент тот со звонким чавканьем отпустил добычу. Кий выбрался на берег, ежась от ночной прохлады, и побежал дальше. Вскоре роща поредела и кончилась, и неудачливый следопыт беспомощно застыл на берегу серебристого ковыльего моря. Но тут шоркнула в траве мышь и, повернувшись на звук, он увидел дом. Покосившаяся деревянная изба притулилась аккурат между лесом и полем, и в маленьком ее окошке теплился огонек. Кий подкрался ближе. Дорогая восковая свеча одиноко желтела на подоконнике, коптя и без того мутный бычий пузырь, и все же Кию удалось разглядеть массивный стол. За столом сидел широкоплечий, бородатый мужик, подперев широкой ладонью подбородок. Взгляд его был устремлен на устланную блестящей тканью — не иначе как атласом — лежанку, в углу которой сжалась фигурка в длинной вышитой рубахе. Сердце Кия забилось быстрее. — Не бойся, — сказал мужик, и по голосу стало понятно, что он едва ли старше самого Кия. — Я тебя давно замуж хочу взять. Лыбедь вскинула удивленное лицо, вызвав короткий смешок у собеседника. — Не являться ж мне, зверю лесному, в посад, да и батька твой на порог бы не пустил. Пришлось брать по-своему, по-разбойничьи. — Ты вовкулак? — по губам прочитал Кий. Сверкнули в густой бороде белые зубы — парень расхохотался. — Я — сотник над вовкулаками. Вовкулаков князь. А ты будешь жить не хуже княгини. Жемчуга, золото, атлас — все, что хочешь. И девку найду для услужения. — Кого-то он мне напоминает, — глядя на длинный нос «князя вовкулаков» задумчиво сказала огненная брюнетка. Режиссер с помощником синхронно хмыкнули. Продюсер вгляделся в остановленный кадр и фыркнул совершенно по-лошадиному. — Торин Дубощит собственной персоной. — Но вы же велели использовать опыт голливудского кастинга... — И как тебя величать, князь? Не видя от похитителя зла, Лыбедь, понемногу осмелев, стала оглядываться по сторонам. Изба только снаружи казалась ветхой. Стены изнутри были обшиты свежим тесом, а по углам стояли большие кованые сундуки, вроде тех, где хранилась посадская казна. — Хоривом прозывают. — А меня Лыбедью, — несмело улыбнулась девушка, заставив Кия ревниво нахмуриться. Ему такой улыбки не доставалось с той самой памятной встречи на плоту. — Ну, значит, мой дом — твой дом. Хорив показал себя рачительным хозяином. На столе, будто из ниоткуда, возникла еще одна свеча, и блики от нее радостно заиграли на серебряных блюдах и ложках. Рядом с этим великолепием простой горшок с кашей смотрелся некстати, зато в резные кубки полилось густое и сладкое греческое вино. — Угощайся, княгиня. У Кия заурчало в животе. Угостившись, Лыбедь уснула на лежанке, а Хорив вышел из горницы. Остановился у покосившегося крыльца, глядя в небо, послушал чего-то и вздохнул. Тут Кия осенило. Поднявшись во весь рост, он выпятил грудь и гаркнул, что есть мочи: — Выходи, гад, на честный бой! Хорив вихрем обернулся на голос, но увидев единственного противника, успокоился. — Бороду вначале отрасти, боец! Не к лицу мне с детьми воевать! Кий обиженно схватился за голый подбородок, но тут же взревел и бросился на разбойника. Они покатились в ковыль. Хорив был старше и сильнее, Кий моложе и проворнее, и ни одному не удавалось придавить противника к земле. Луна серебрилась на светлых волосах Кия, блестела в перстне Хорива, жирная, полная... Вляпавшись во что-то склизкое и вонючее, Кий ругнулся было, погрешив на «гадящих где попало», но Хорив, почти прижавший его к земле, вдруг замер и насторожено повел длинным носом. — Ты чего? — поинтересовался Кий, заподозрив подвох. — Кикиморы, чтоб им через ручей три раза! Хорив вскочил, забыв о противнике, и бросился к избе, выхватывая из-за голенища нож. Кий, прихрамывая, потащился было следом, но не успел. По скату крыши прямо ему под ноги скатилась тощая зеленая девка. Голые груди ее мотались в разные стороны, грязные волосы напоминали сбившуюся мочалку. Девка издевательски захохотала, тыча длинным бородавчатым пальцем — и разом захохотали десятки подруг ее. Кикиморы скакали в ковыле, усаживались на ветвях деревьев. Одна заскочила на избушку и плясала на трубе, пронзительно визжа. — Похожи на Горлума, похожи, — хохотнул продюсер, в то время, как его подруга скривилась, презрительно оттопырив нижнюю губу. — Никак нет, — доложил из своего угла ответственный за спецэффекты. — Иллюстрации к русским сказкам брали. — Хороши сказочки у наших детишек, — делано расхохотался помреж, незаметно трогая под рубашкой нательный крестик. На съемках это были обычные девушки — худощавые, правда, теперь же от вида пляшущей нечисти его пробрала дрожь. — Вот так заблудишься в лесу, — вздохнул кто-то. Режиссер только рукой махнул. Из всей съемочной бригады он был самым маловерным и здравомыслящим. — Посмотрим правде в глаза: вероятность наткнуться на гопоту прямо у подъезда нашей студии куда вероятнее. Сценарист, неделю назад лишившийся айпада в двух шагах от работы, печально кивнул, и это несколько разрядило атмосферу. Следовало признать, что компьютерная нечисть удалась аниматору блестяще. Получив ножом в горло, кикимора расхохоталась еще противнее, и вспрыгнула Кию на голову, перемазав волосы гадкой прозрачной слизью. Кий сотворил охранный знак: тварь на мгновение опешила, и этого хватило, чтобы сбросить ее в траву. Кий рванулся к двери — та была не заперта — и едва успел уклониться от летящей навстречу серебряной ложки. — Заходи быстрей! — крикнул Хорив, метко сшибая другой ложкой лезущую в окошко кикимору. Лыбедь схватила серебряное блюдо, готовясь отбиваться от наступающих тварей, а те окончательно обнаглели. Серебро заставляло их отскакивать назад, но не более, а единственного серебряного ножа не хватало — кикиморы лезли так быстро, что резать их становилось просто некогда. Впрочем, с участием Кия дело пошло лучше. Выплеснулось в зеленую рожу сладко пахнущее греческое вино. Кикимора затрясла головой и тут же получила по ней кувшином, свалившись к Киевым ногам. Лыбедь размахивала блюдом как тяжелым опахалом, сметая с лежанки визжащую и кривляющуюся нечисть. Казалось, битве не будет конца. Изба и всё в ней оказалось перемазано в отвратительной слизи, она же, вперемешку с потом, заливала глаза, а от визга звенело в ушах. Кий упал, споткнувшись, сразу четыре кикиморы обсели его сверху, танцуя, и с каждым прыжком маленькие тела становились все тяжелее и тяжелее, еще немного — и хрустнет позвоночник от страшного танца, а руки разъезжаются на скользких досках, не подняться, не двинуться... И где-то далеко-далеко, на грани слышимости, закричал петух. — Подыграли вы им, — пожурил сценариста продюсер, глядя, как нехотя расползаются в двери и окна кикиморы, таща за собой шлейфы прозрачной слизи. Толстая пленка соскальзывала с людей и вещей, оставляя их девственно-чистыми. — В жизни и не такое бывает, — отвертелся сценарист, моргая честными голубыми глазами. — Да и смерть бы получилась... некрасивая слишком. Режиссер, в отличие от продюсера и его подруги, знавший, чем закончится фильм, печально улыбнулся в ответ. Кий так и остался лежать на полу, закрыв глаза. Очнулся он только услышав, как с глухим стуком покатился по доскам серебряный поднос, а Лыбедь громко всхлипнула и разрыдалась. — Отбились, — измученно ухмыльнулся Хорив и пошатнулся, буквально рухнув на подвернувшийся стул. Тот только скрипнуть успел. — А ты кто такой будешь? Кий сел, осторожно пошевелив лопатками — спина, судя по всему, в синяках, но хребет цел, и на том спасибо. — Кием меня звать. А кто... Человек, не нечисть какая. — Вижу, что не нечисть, — согласился Хорив. — А на бой чего вызывал? Лыбедь тем временем успокоилась, с интересом прислушиваясь к разговору. — За нее, — буркнул Кий, неожиданно смутившись. Может, и не захочет Лыбедь возвращаться в родной посад. Может, хочет стать лесной княгиней. — Дружинник он! — вмешалась Лыбедь, восторженно расширив глаза и радуясь собственной памятливости. — У отца моего служил в посаде. Судя по этой радости, о смерти князя пленитель ей не сказал. — Убить я тебя не могу, — задумчиво сказал Хорив. — Не дело это, плечом к плечу сражались. Так что выбирай, девица, лесной княгиней быть или по отцовской воле замуж выйти. Слышал я, один уж сватался давеча. Лыбедь украдкой вздохнула, а Кий, слыша такую полуправду, только головой покачал. Минуты текли в предрассветной тишине. Из окошек, лишившихся пузырей, тянулись в комнату синеватые сумерки. Хорив поднялся и долго высекал огонь, пытаясь зажечь уцелевшую свечу. Когда желтоватый огонек наконец вспыхнул, обнаружилось, что в нем нет нужды — рассвело. — Не по-людски это, — прожурчал наконец тихий голос Лыбеди, — чтобы отец в чужой дом не напутствовал. Кий с Хоривом невольно переглянулись. Задумчивые слова давали надежду обоим, одновременно же и отбирая ее. — Хитрая баба, — усмехнулась брюнетка, подмигивая своему отражению в маленьком зеркальце. — Доберется до своего посада, только ее и видели. И ведь не придерешься! Настоящая стерва. «Вся в тебя» — подумал помощник режиссера, знавший брюнетку не первый год. А остальные только головами покачали, вежливо соглашаясь с подругой продюсера. Утомившись бессонной ночью, Лыбедь, Кий и Хорив проспали почти до полудня и к тракту выбрались в самую жару. Вовкулаки Хорива так и не появились, однако незаметно было, чтобы тот беспокоился по этому поводу. В сундуках нашлись богатые одежды, но Лыбедь выбрала поскромнее, расшитые не жемчугом, а всего лишь золотой нитью. За время пути через лес, как ни старались проводники выбирать тропы получше, соревнуясь друг с другом в охотничьей сноровке, вышитый подол изорвался и запачкался, и все же навстречу единственной случившейся на тракте телеге Лыбедь выплыла поистине княжеской поступью. — Брате, не подвезешь ли до посада? — окликнул Кий розовощекого юношу, чья борода была еще короче его собственной. И даже не борода вовсе, а так, будто тополиный пух налип весной на пухлый подбородок, да там и остался. — А заплатите чего? — ясные голубые глаза остановились на вышивке платья Лыбеди, перстне Хорива. — Да уж Сварог с тобой, заплатим, — отмахнулся тот. Юноша назвался Щеком. Сын и внук купца, был он отправлен в посад на обучение к дедову побратиму, везя телегу с лошадью в подарок. — Сам-то я больше к земле тянусь, — оправдывался Щек. — В пахари б пошел, но с батей разве поспоришь? Слово скажи поперек — сразу за вожжи схватится. Кий и Хорив представились дружинниками: сестра, мол, заплутала, пойдя по грибы, два дня бедную искали. Щек посмотрел на Лыбедь с нескрываемым сочувствием и — ревнивый Кий понял сразу — восхитился ее красотой. А поздно уже — братьями представились... Впрочем, Лыбедь не обратила на очередного поклонника внимания. Тонкие пальцы задумчиво оглаживали выпростанную из-под платка косу. Девушка молча смотрела на ползущие мимо деревья и не произнесла ни слова на протяжении всей дороги. К посаду подъехали вечером. — Не к добру на ночь глядя являться, — как бы невзначай заметил Хорив, когда они, расплатившись и распрощавшись с Щеком, шли по пыльной улице. Лыбедь на ходу грызла купленный ей пряник. — Не к добру, — поддержал Кий, смекнувший, что следует вначале разведать, кто нынче князь, и потом уже решать, являться ли пред его светлые очи. — А к добру девице с хлопцами в трактире ночевать? — неожиданно зло усмехнулась Лыбедь, вгрызаясь в пряник, будто он был источником всех ее бед. — О том вы подумали? — Так мы ж братьями назовемся. — И совсем, вот совсем ее никто не узнал, — саркастически заметил продюсер. — Будто народу в городе четыре миллиона. — Четыре, не четыре, — ответил режиссер, заранее обдумавший слабые места, — а на базарных улицах могут и не знать. Там ведь сотни лиц сменяются, да и людям не до того. Извините, мне нужно выйти. Опустошая четвертый стакан воды, режиссер думал о том, что трехчасовой фильм — полнейшее издевательство над зрителем. Каким бы ни был он интересным, а все равно устаешь от мелькания кадров и бьющих в уши разговоров. Хорошо дома за компьютером, там и потише сделать можно, и выключить, если уж совсем надоело. А в кинотеатре, хочешь — не хочешь, приходится терпеть, чтоб не пропустить чего-нибудь интересного. Вот он, например, пропустил заселение дружной троицы в оккупированный клопами трактир и, войдя в зал, увидел на весь экран удивленную физиономию Щека, обклеенную все тем же, хоть и несколько свалявшимся, тополиным пухом. На скуле наливался синяк. — А дедов побратим, говорят, весной помер. Лошадь, говорят, с телегой давай, а сам катись подобру-поздорову, пока оглоблей по спине не вытянули. Я в драку, они за батоги... — И побили? — на личике Лыбеди было написано живейшее сочувствие, и Щек приободрился. — Побили маленько, да. Синяки-то заживут, а вот как теперь к бате возвращаться. Хорив усмехался в бороду, потягивая из большой кружки перебродивший мед. — А что тебе батя? Мужик большой — доля вольная... — Вот именно, — перебил разбойника Кий. — Пахарем станешь, как хотел, или вот в дружину иди. А как заработаешь чего — тогда уже к бате. Беседа продолжалась до позднего вечера, пока Лыбедь не заснула прямо за столом, положив голову на руки. Белые рукава стелились по заплеванному столу как крылья. Хорив, захмелевший меньше других, осторожно разбудил ее и отвел спать на самую широкую лавку. Сами они с Кием и Щеком улеглись по другим углам, ревниво следя, чтоб ни один не оказался ближе другого к спящей девушке. Одна за другой гасли лучины и свечи в посадских избах, и вскоре стало казаться, что нет на этих холмах никакого города, а только одинокий идол торчит зачем-то на середине холма, точно палец, грозящий звездному небу. Тянулся вдаль широкий Днепр. Изредка выскочит из воды шальная рыба, поймает лунный блик на чешую, плеснет хвостом и исчезнет снова в отражающей звезды воде. Тихо над холмами. А самый тихий час — предрассветный. Еще не прокричал первый петух, и купаются у дальнего заболоченного берега русалки, бесшумно хохоча и расчесывая длинные свои волосы. Да с холма их все равно не видно, и буде глянет в окно мучимый бессонницей старик, не увидит и не услышит он ничего, кроме далекого плеска воды. Кий бессонницей не мучался, но выпитое с вечера потребовало выхода. На всякий случай глянув с крыльца на всё еще полную луну, он спросонок поразился ее красноватому оттенку. А чуть опустив взгляд, заметил в небе зарево пожара. — Пожары в те годы были не те, что сейчас, — пояснил режиссер раньше, чем продюсер открыл рот, возмущаясь очередной якобы недостоверностью: за несколько минут Кий растормошил весь посад, люди бежали с ведрами к Днепру, кто-то истошно колотил в било, перекрывая оглушительный лай собак. — Нижний город несколько раз выгорал начисто, а там ведь купцы! Склады! — Да, убыток получается немалый, — со знанием дела согласился продюсер. Его собственный склад как-то раз подожгли, долги пришлось отдавать несколько лет. Организаторам диверсии, к примеру, пулей. — А мы, между тем, подходим к кульминации! — ни с того, ни с сего торжественно объявил сценарист. Люди бегали и суетились, Кий, Хорив и Щек суетились тоже, пока в общей суматохе кто-то не выкрикнул страшное слово, даже более страшное, чем «пожар»: — Хазары! — Хазары! Хазары! — подхватили мужики, бабы, дети. Тут уж не до спасения имущества — приходилось хватать, что придется, и со всех ног бежать наверх, в детинец. У князя (о его смерти, кажется, успели позабыть) какая-никакая, а дружина, да и мужики вооружались, чем придется — топорами, кольями. Может, отобьются, может, князь откупится, как бывало уже не раз, главное, не попасть под копыта резвых хазарских коней, которые вот-вот промчатся по улицам. Кий, Щек, Хорив и Лыбедь бежали вместе со всеми. Внутри детинца было людно и тесно. Плакали дети, испуганные коровы и козы блеяли так, что хоть уши затыкай, а небо над головой заливало красным и струились по нему серые полосы пожарного дыма. Кий скрепя сердце оставил Хорива и Щека сторожить Лыбедь, а сам бросился к казарме. И удивленно застыл на ее пороге. Дружина и не думала собираться! Ее, почитай, и не было, той дружины. — К женам да матерям бросились, — пояснил Кию знакомый дружинник, не удивившись его появлению. — Семья дороже, а воевать никто не велел. — Как это — никто? А сотник? — Будто не знаешь, — дружинник мрачно хмыкнул. — Вовкулаки его порешили, вместе с воеводой да князем. Надо новых выбирать. — Каких новых?! — неожиданно для самого себя заорал Кий. — Хазары под стенами! — Охолонь, — хмуро осадили его с дальней койки. — Без тебя знаем. Как назначат воеводу, так он нас на хазар и поведет. Кий бросился было в главный терем, но его не пустили. А дыма, между тем, становилось все больше. — Так и спасать будет некого! — орал он в бессильной злобе, стуча кулаками в запертую дверь. Стражники по бокам снисходительно улыбались некоторое время, потом взяли его под микитки и вышвырнули с крыльца, под ноги бабе с дитем. Баба шарахнулась в сторону, дите заорало благим матом. Кий отмахнулся от них и побежал на стену. Город пылал. Не весь — со стороны степи по крутой дороге текла навстречу река — ощетинившиеся луками хазарские конники. — Вот уж не эльфы, — скривилась брюнетка, разглядывая кривоногих степняков, скалившихся друг другу гнилыми зубами. — Не эльфы, — согласился сценарист. — Ибо враг должен быть страшен. Кий бросился вниз, к друзьям. Лыбедь пришлось оставить в окружении плачущих баб, а с Хоривом и Щеком прокрасться в сторону казарменной оружейни. Хорив, как опытный разбойник, бесшумно уложил охрану и ножом вскрыл здоровый амбарный замок. Мечей внутри, разумеется, не было, но луков и копий, хоть и не лучших, хватало. — Приказ воеводы! — орал начальственным басом Хорив. Он как волкодав, разделяющий овечье стадо, сновал среди людей, толкая мужиков поздоровее. — Вооружаться! — вторил ему Кий. — Приказ воеводы! Щек, от природы обладавший тихим голосом, доверительно сообщал каждому на ухо, что, дескать, именно ему воевода приказал хватать копье и занимать место у ворот. Дружина радостно подхватилась навстречу «воеводе», по умолчанию признав его в Хориве. Кий открыл ворота конюшни. Пешим с хазарами не справиться, а если справиться — то большой кровью. Хазары не торопились. Вот рассветет хорошенько, тогда и можно будет в ворота стучаться, дань требовать, девок выбирать, какие покраше, рабов, которые посильнее. Хазары пересмеивались между собой, уже деля грядущие трофеи. Но ворота детинца распахнулись раньше, чем они ждали. Это нельзя было назвать строем — стадо всадников лавиной устремилось вниз с холма, навстречу опешившим хазарам. Впереди мчались Кий с Хоривом, чуть поотстав, в толпе дружинников — Щек. Лавина скатилась вниз за считанные секунды и врубилась в хазарский строй. И строй этот дрогнул. Саблей в свалке не размахнешься, как и мечом, но мужицкий строй рубился ножами и топорами. Звонко грохочущая волна медленно, но все же откатывалась назад, оставляя за собой кровавый след, где трупы людей и лошадей лежали, будто камни на берегу. А бой растекался в том числе и по горящим улицам — Кий первым бросился в дымное марево, боясь попасть в окружение. Ударили сбоку, отступили, снова бешеная скачка сквозь огонь... Батальные сцены режиссеру всегда удавались, и сейчас он с удовольствием смотрел на кровавый, огненный вихрь. А в небе, сотканный из дыма, плыл образ Лыбеди, коему полагалось вносить смелость в сердца самопровозглашенных воевод. — Оглянись же! — воскликнула брюнетка, глядя как надламывается обугленная балка над отчаянно рубящимся Щеком. — Кий, сволочь ты! А Кий, как раз получивший передышку в схватке, открыл было рот, чтобы предупредить друга... но тут же закрыл. Слишком ласково и сочувственно — показал трехсекундный кадр — смотрела на него Лыбедь, кто поймет женское сердце? Балка с глухим шорохом, перекрывшим, однако, грохот боя, наконец рухнула, взметнув в дымное небо сноп ярко-алых искр. Щек пропал из виду. — Да что же это... — рассеянно твердила брюнетка, глядя, как окружают враги Хорива, и снова Кий стоит в стороне, добела сжав пальцы на трофейной хазарской сабле, и смотрит. «Не по-людски это», — говорит небесная Лыбедь, — «чтобы отец не напутствовал». А Хорив бьется до последнего, как волк, попавший в кольцо собак, но вот вылетает из разбитых пальцев топор, нож застревает в чьей-то шее и росчерком мелькает кривая хазарская сабля, срезая черную бороду и голову вместе с ней. — Что же это... На неестественно длинных ресницах блестели слезы. Собирались длинными каплями и падали на щеки, скатываясь вниз и не оставляя следов на дорогой косметике. Продюсер молчал. Кия внесли в детинец на руках, и Лыбедь бросилась ему навстречу. А потом был праздник. Праздник победы над хазарами и княжения Киева. Короткие ритуалы по усопшим — дымные столбы в голубом небе — и снова праздник. Под стук топоров, визг пил и дружелюбные — праздник же! — окрики мастеровых. Город — будущий Киев град — в очередной раз восставал из пепла и праздновал первую свадьбу: князя Кия и невесты его, прекрасной Лыбеди. Кий, оставив у двери провожающих, мамок и нянек, за руку ввел жену в опочивальню. На столах горели свечи, и желтые огоньки их колебались под ветром из распахнутого настежь окна. Кий отошел закрыть ставни, и крики пирующих стали почти не слышны. Лыбедь застыла посреди комнаты, стыдливо опустив голову в тяжелом свадебном уборе — огоньки свечей играли в больших жемчужинах. Тонкие пальцы, унизанные перстнями, стиснули перевитую лентами косу. Кий осторожно погладил их. — Не бойся ты, что ли, — неловко сказал он, снимая с головы жены играющий золотистыми огоньками убор вместе с платком. Отнес на стол, подвинув свечи, вернулся и пригладил широкой ладонью чуть встрепанные волосы. В больших, чуть раскосых глазах девушки плясали все те же огоньки свечей. Ярко-алые, карминовые губы чуть приоткрылись навстречу, и осторожно придерживая невесту за затылок, Кий наклонился, чтобы прикоснуться к ним... Засвистело в спину, и князь мгновенно развернулся, телом загораживая Лыбедь от неведомой опасности. Распахнулись наружу ставни, и сломанная задвижка огрызком чернела на фоне ночного неба. Пузырями вздулись тяжелые бархатные шторы, и от порыва ледяного ветра погасли все свечи. Только лунный луч теперь бил в окно, протягиваясь навстречу Кию широким коридором, в котором плясали пылинки. По этому лучу медленно, будто по обледенелой горе, спустилась широкоплечая тень. Луна посеребрила остроконечный шлем, и вскоре всю фигуру незваного гостя окружило бледно-голубое, мертвенное сияние. — Ты не бойся, — улыбнулся Хорив, раздвигая бесцветные губы. — Продолжай, — добавили сбоку — и полупрозрачный Щек вышел из стены, пропустив через себя стол, погасшие свечи и расшитый голубоватым жемчугом свадебный убор. — Мы мешать не будем. Кий в ужасе оглянулся на жену, та смотрела на него удивленными оленьими глазами. — Ты... их видишь? — Кого? — Лыбедь нахмурила тонкие брови и огляделась. — Кого? — повторила она. — Я не убивал вас, — сказал, почти выкрикнул, Кий в лицо улыбающемуся Хориву. — Вы... сами! Хорив и Щек расхохотались беззвучно, утирая, выступавшие на глазах слезы: на мертвых, остекленевших глазах. — А мы разве требуем чего-то? Продолжай свое дело, князь. Рванувшись вперед, Кий обнаружил себя у окна — а Хорив смеялся ему в спину. — Ставни-то закрой, княгиню застудишь. Сломанную задвижку пришлось прикрутить собственным поясом, но и в глухой темноте призраки по-прежнему светились мертвенным светом. — Отдохни пока, — сквозь зубы сказал Кий и за руку подвел жену к кровати. Пальцы Лыбеди были холодны, как лед. Кий проговорил с Хоривом и Щеком до рассвета. Громким шепотом убеждал, доказывал, не глядя на жену, а та калачиком свернулась на перине, в страхе глядя на обезумевшего князя. На рассвете ее, закутанную во вдовье покрывало, Кий за руку провел по двору, где сонные девки начинали прибирать остатки вчерашнего буйства. Посадил в повозку и ушел, не попрощавшись. Дружинники, удивленно переглядываясь, распахнули ворота, и угрюмый возчик хлестнул лошадей. К колодцу по одному выползали умываться похмельные гости. Титры шли поверх сменяющих друг друга картин. Строится Киев град, плывут по Днепру широкие купеческие ладьи. Вот сам Кий, сдвинув брови, говорит с купцами. А вот несется впереди войска на хазар и сшибается с ними посреди заснеженной степи. Принимает хазарских послов и славословия бояр. Пирует, кланяется идолам. Свадебный пир с круглощекой, рыхлой девицей: рядом с князем сидит, счастливо улыбаясь, пожилой купец в мехах. Отстроен заново нижний город, шумят базары, растет, ширится Киев. И плачет в горнице постаревшая Лыбедь, глядя в маленькое окошко на дорогу: не передумает ли князь? — Ну... как? — спросил режиссер. Давно уже проползли последние титры, упомянувшие, как требовал закон, всех участников съемки, вплоть до последнего хазарина. Экран погас, в студии было темно и тихо. — Пойдет, — хрипло сказал продюсер и откашлялся. — Свои поймут. Снова воцарилась пауза, на этот раз прерванная сценаристом: — Помимо определенной исторической достоверности, мы рассчитывали на то, что зрители, огорченные плохим концом, захотят переписать его по-своему. А там — фанфикшн, ролевые игры... Фильм станет популярным. — Отчет по бюджету сдадите моему бухгалтеру, — кивнул продюсер и поднялся. Расходились молча. Последними, по свидетельству охранника, из студии вышли трое мужчин и очень сердитая девушка — никого из них он раньше не видел. — Ведь рассказала же ему! — возмущалась девушка, теребя длинную косу. — Сама пришла, объяснила, как и что! А они!.. И Кия гадом подколодным выставили! — Да когда ж это сказители правду говорили? — усмехнулся один из мужчин, приобнял девушку за плечи, и вся компания удалилась вниз по улице, в сторону моста Патона. | ||
часть 1 || часть 2 || часть 3 || скачать тексты одним файлом || архив zip
URL записи